|
Рассказы Шарашкиных |
|---|
Как вырастить ребенка счастливым > Ассоциация читателей > Книжная полка > Рассказы Шарашкиных
Герасим пришел в магазин за хлебом. Раньше в этом магазине продавали молоко и мясо, а теперь стали продавать хлеб да булки.
Народу в магазине было так много, что вновь прибывающие с трудом протискивались вдоль стены к прилавку и ждали, пока общее течение поднесет их ближе к кассе. Герасим отличался недюжинным ростом и сложением и, если бы захотел, мог напряжением плеч всколыхнуть массу голодных граждан и даже вытеснить их из хлебного магазина на улицу. Но, не желая нарушать заведенного порядка, Герасим пристроился в хвост бесформенным кренделем заворачивающейся очереди, и его завращало по кругу.
Стоять почти без движения было скучно, и Герасим взял с прилавка булку. Зачем он ее взял, было бы трудно сказать и ему самому. Герасим никогда ничего не покупал в хлебном магазине, кроме черного и белого хлеба, и не ел булок. Держать булку в руках было неудобно: пальцы неприятно влипли в сладкую коричневую корочку, и, кроме того, Герасиму пришлось постоянно следить за тем, чтобы не раздавить булку об спину впереди стоящего господина. Герасим уже жалел, что взял этот несчастный кусок запеченного теста, и не прочь был бы положить его на место, но прилавок остался позади, и проталкиваться назад было неловко.
Когда подошла его очередь, Герасим сказал продавщице в белом халате: "Один черный, один белый и вот это,"- и протянул булку, что он держал двумя руками на уровне груди. "Хорошо, - бесцветно ответила продавщица, - только эта булка стоит 1341 рубль." "Не может быть! - удивился Герасим. - Так не бывает, чтобы булка столько стоила." "Не верите - можете сами на ценник посмотреть," - равнодушно предложила продавщица. Подняв руки с булкой над головой и извиняясь, Герасим поспешил протиснуться сквозь строй покупателей к тому месту, где лежали булки, и прочитал:
БУЛКИ
от 1 до 1341 руб.
Вернувшись к кассе, Герасим превозмог смущение и порешил, опустив глаза: "Тогда я ее не беру!" "Никак нельзя, - заметила продавщица, - вы ее уже пальцами помяли. Магазину убыток будет, если он ее обратно от вас заберет." "Все равно я эту булку брать не буду!" - решительно заявил Герасим. "Тогда я позову заведующую," - продавщица взяла у Герасима булку и отправилась за заведующей.
Тем временем народ, приведенный в неподвижное состояние задержкой в обслуживании посетителя, стал обсуждать превратность сложившейся ситуации. Одни утверждали, что если выбрал продукт, то надо за него заплатить и не задерживать прочих покупателей. Другие обращали внимание первых на расплывчатость формулировки "от 1 до 1341 руб." и на то, что булки не могут стоить 1341 рубль. Третьи тихонько прошмыгнули к прилавку и, пользуясь отсутствием продавщицы, положили обратно булки, которыми они хотели скрасить однообразие жизни или угостить жен. Один из этих граждан слизнул с пальцев прилипшую глазурь ромовой бабы, а другой выковырял языком из-под ногтя зернышко мака. Так улик против них не осталось.
Продавщица вернулась с заведующей, которая уставилась на Герасима выпученными глазами. "Вы почему за булку не платите?" - спросила она тоном строгой заботливой учительницы, поучающей нерадивого ученика. "Я не хочу ее брать, - пояснил Герасим и опять опустил глаза. - Я не знал, что она столько стоит." "Хорошо, - смягчилась заведующая. - Мы возьмем с вас 434 рубля в качестве компенсации. И еще сядьте, пожалуйста, на машину, съездите в деревню и купите мне четыре ведра картошки. Я положу ее в погреб и буду питаться зимой. Желательно, чтобы вы привезли картошку сегодня. Я буду ждать вас вечером в гаражах." Герасим решил не спорить, рассудив, что 400 рублей - не так уж и много по сравнению с 1341 рублем. Конечно, было жалко просто так пропадающих денег, но хотелось избежать больших неприятностей. Герасим расплатился, взял свой хлеб и вышел из магазина.
По пути домой Герасиму стало досадно. "С какой стати поеду я в деревню за картошкой? - думал он. - С какой стати они мне говорят, что делать, будто я у них на посылках. И так содрали с меня ни за что 400 рублей, да и не стоила эта булка таких денег. С другой стороны, если не привезу этой бабе картошки, то в магазине этом лучше не появляться. Придется тогда таскаться за хлебом незнамо куда. Эх, влип из-за какой-то... булки! Да и не нужна она была мне вовсе!"
В таких размышлениях Герасим дошел до своего дома, вошел в подъезд и нажал кнопку лифта.
19 февраля 2000, Блумингтон, Индиана
В молодости Петр Петрович жил на острове Каланимоку, что один из Пяти Островов, посреди Безбрежного Океана. Он служил попечителем птиц и бабочек в Большом Лесу. Должность это была тяжелая и противоречивая, так как птицы питались гусеницами, вовсе не задумываясь о последствиях такого рациона для бабочкового населения леса. Петр Петрович поначалу извел себя, пытаясь защитить то бабочек, а то птиц, и после нескольких месяцев упорной работы пришел к заключению, что лучше вообще ничего не делать и позволить всему катиться своим чередом. Бездействие Петра Петровича очень положительно сказалось и на бабочках, и на птицах. Начальство хвалило Петра Петровича и даже предложило ему повышение, но он отказался и предпочел остаться на своем ответственном посту.
Попечительский Совет Большого Леса постепенно приходил к той же истине, до которой первым дошел Петр Петрович. Все больше коллег запирали бумагу и карандаши в ящик стола и в освободившееся время ходили друг к другу в гости.
Последним деятельным сотрудником Совета был большой приятель Петра Петровича Ром, попечитель тропинок Большого Леса. Ром делал хорошие дела, а потом приходил в отчаяние от того, что получалось. Ром любил лес и жил в лесу, и сам напоминал своей шевелюрой разлапистое дерево. Он потратил много лет на протаптывание тропинок к самым прохладным водопадам и самым зеленым вершинам, виды с которых доводили до слез своей красотой и очищали душу. "Пусть люди это увидят, - говорил Ром. - В них проснется самое прекрасное, и они станут улыбчивее и добрее. А то сидят в своих городах и не знают ничего о жизни и свете." Люди, однако, не оправдали надежд Рома. Они приходили в лес выгуливать своих собак, кричали, распугивая птиц и животных, бросали повсюду обертки от конфет и вырезали на мшистых тысячелетних стволах свои имена. Ром с рыданиями бегал по лесу, подбирая бумажки и залечивая деревья, но поспеть всюду не мог, и в лес проникало ядовитое дыхание города.
Кончилось тем, что местный промышленник, крупнейший производитель табуреток, побывав в лесу, обнаружил огромные заросли бамбука, из которого, по его подсчетам, можно было сделать не один миллион ножек для табуреток новой модели. Табуреточный магнат подал петицию губернатору Каланимоку о вырубке бамбуковых зарослей в Большом Лесу, а заодно и приличной части самого леса.
По счастливому для леса стечению обстоятельств, незадолго до этого супруга губернатора сломала себе ключицу, упав с табуретки, на которую она залезла, чтобы достать банку с вареньем с верхней полки кухонного шкафа. Поэтому губернатор был настроен против табуреток и петицию промышленника отклонил.
То, что Большой Лес хотят рубить, перевернуло Рома. Он перестал плакать и замолчал. Однажды утром жена Рома, не найдя его в постели, обшарила весь дом и обнаружила мужа в сарае. Ром сидел в оцепенении на земле и смотрел в одну точку. Жена не решилась его тронуть: ей было не по себе от его неподвижного взгляда.
В этот же день Ром снял со стены сарая ружье, что висело там без употребления тридцать лет, и ушел в лес. Он встал в том месте, откуда начинались тропинки, ведущие вглубь леса. Взгляд Рома был столь пронзителен и темен, что никто из горожан и туристов не решился к нему приблизиться. И полиция не могла вмешаться и разоружить его, потому что на острове не было полиции.
Так, одним своим видом преграждая всякому вход в лес, Ром простоял на одном месте шесть месяцев, пока тропинки и дорожки не заросли травой и колючками, не размылись дождями и не стали совершенно непроходимыми. Ром не ел, не пил, и по ночам не смыкал глаз. Когда в мир приходил новый день, ночь пряталась в зрачках Рома и сидела там до вечера, наводя ужас на всякого, кто отваживался приблизиться и заглянуть ему в лицо.
Когда прошло шесть месяцев, птицы и животные вернулись из далеких закоулков леса, и по всем деревьям вновь раздавался веселый гомон и щебетание. Однажды утром к Рому подлетел, приняв его за куст, дикий гусь и сел на ствол ружья. Ружье упало на землю и выстрелило. Гусь чуть не умер от страха и неожиданности. Ром же повернулся и, не подняв ружья, пошел домой. Он лег в сарае на землю и еще несколько недель смотрел неподвижно в потолок, а потом заснул и спал долго.
Тем временем горожане, узнав, что Ром спит и опасность миновала, подали на него в суд за препятствование свободному доступу граждан в лес. Истцы требовали, чтобы, когда Ром проснется, ему запретили стоять, тем более вооруженным, у входа в лес.
Судье нелегко было вынести приговор. Так сложилось, что на каждом из Пяти Островов была своя судебная система, и судьи решали, что законно, а что нет на основании суждений своих предшественников, старых почетных судей. Когда судья уходил на пенсию или умирал, все, что он насудил за свою жизнь, становилось законом и записывалось в толстые книги. Тогдашний судья Каланимоку перечитал сорок восемь томов решений старых почетных судей, но не нашел ни одного дела походившего бы на дело Рома. За всю историю Каланимоку еще никто не стоял шесть месяцев с ружьем, перекрывая вход в лес. На одном из соседних островов, Холомоку, действительно, много лет назад был схожий случай: один чудак хотел помешать вырубке леса. Тамошний судья нашел, что это незаконно, и с тех пор все леса на Холомоку вырубили, землю забетонировали, сделав из острова гладкий холм без всякой растительности, а каждый житель купил себе по машине или мотоциклу и гонял по кругу на перегонки со всеми остальными. В центре острова был единственный светофор, на котором всегда горел зеленый свет, так как на острове не было ни перекрестков, ни пешеходов. Под светофором заседал парламент, который решал, в какую сторону ездить - по часовой или против часовой стрелки. Дебаты продолжались годами, и время от времени направление движения менялось, если большинство на очередных выборах получала партия оппозиции. Так обстояли дела на острове Холомоку.
Остров Каланимоку, однако, хоть и не был самым крупным из Пяти Островов, был самым главным, и решения судий с Холомоку никак не могли повлиять на каланимокское правосудие. Да и история у острова была совсем другая.
Когда-то, давным-давно, Каланимоку был полностью покрыт лесом. Местные жители целыми днями катались на волнах, а вечером шли в лес собирать дикие гуавы и авокадо. Ели всей деревней вместе, после заката, вокруг небольшого костра, и рано ложились спать, чтобы рано встать и весь день прокататься на волнах. Так продолжалось веками, пока одним утром с запада не приплыл в круглой пироге миссионер. Этот старичок своей неуемной энергией, скопленной за месяцы путешествия в пироге, перевернул жизнь всего острова, научил островитян курить табак и убедил местную аристократию превратить Каланимоку в огромную табачную плантацию и производить сигары на вывоз. Для этого стали рубить лес. На освободившейся почве сажали табак, а из срубленных деревьев делали коробки для сигар. Заморские страны так никогда и не собрались покупать Каланимокские сигары, и местное население стало их единственным потребителем. На волнах больше никто не катался, и всякий, от мала до велика, сидел где-нибудь в тени под навесом и курил. Над островом висела пелена дыма, и космонавты, наблюдавшие за ним свысока, думали, что там случается извержение вулкана.
Табачная эпоха продолжалась сто лет, пока к власти на Каланимоку не пришел губернатор-астматик. Фамилия его была Вукивуки. Губернатор вывел историю острова из пахнущего дымом тупика. Он запретил курить, и так как здоровье большей части населения было изрядно подорвано, никто особенно не возражал. Висевший над островом смог развеялся за несколько дней, и ученые за океаном, исследуя снимки из космоса, тщетно искали следы только что потухшего вулкана.
Чтобы занять население острова, губернатор Вукивуки придумал мистическое слово пукитаки, которое на каланимокском языке обозначало что-то вроде движения вперед. Пукитаки, по понятиям губернатора, заключалось в строительстве домов и дорог. "На Холомоку, - говорил он, - уже давно никто своими ногами не ходит. А мы так отстали." Вместе с тем Вукивуки не хотел видеть свой остров полностью лишенным растительности, как Холомоку. Поэтому он расширил понятие пукитаки и включил в него нитуки. Пукитаки нитуки, что можно перевести примерно как "идти вперед и не падать", стало дивизом острова. Губернатор запретил рубить лес, который покрывал уже меньше половины Каланимоку, и постановил строить дома и дороги на бывших табачных полях. Вукивуки основал Попечительский Совет Большого Леса, и много еще чего сделал для благополучия своего острова.
До того как в Попечительском Совете создали отдел тропинок и учредили должность попечителя, в Большой Лес почти никто не ходил. Люди жили в городах на месте бывших плантаций, и никогда не выбирались в места, куда нельзя было доехать на автомобиле. Тридцать лет тому назад Ром вышел из леса, пришел в Совет и попросил доверить тропинки, которых тогда еще не было, его попечению. Совет согласился, и Ром принялся за работу...
Судья провел расследование и назначил день суда. До последнего момента он не знал, как порешить дело. С одной стороны, Ром никому вреда не причинил. С другой стороны, если дозволить каждому стоять где попало с ружьем, спокойствие граждан будет подорвано, мало ли ведь что. Ром ничего в свою защиту не говорил, и мало что понимал из витиеватого языка правосудия. Истцы, напротив, прилагали много усилий к тому, чтобы собрать как можно больше улик и выиграть дело. На решающее слушание они принесли все, начиная от пятидесятитомного исследования выдающегося каланимокского экономиста о ценности прогулок в лесу для повышения продуктивности труда до небезызвестного ружья, запачканного гусиным пометом.
На суд, который состоялся в выходной, пришла добрая половина населения Лулулоле, столицы Каланимоку. Петр Петрович никогда не мог с точностью припомнить, как прошло слушание. Помнил только, что над Ромом постоянно стоял опытный адвокат и что-то нашептывал ему на ухо. Помнил, что Ром встал со своего стула и сказал: "До смерти люблю ресурс",- а потом сел и больше не проронил ни слова. Как бы то ни было, судья вынес сложный и многословный приговор, одинаково удовлетворивший и истцов, и тех, кто сопереживал Рому. "Ром, - сказал судья, - не в ответе за заросшие тропинки, так как сам их протоптал. Если текущее заросшее состояние тропинок не соответствует намерениям, для которых должность попечителя тропинок была создана, то это проблема Попечительского Совета, а не суда. Стоять же с ружьем на одном месте шесть месяцев мы Рому и любому другому лицу запрещаем - для общественного спокойствия."
После объявления решения суда Рома почти никто больше не видел: он попросил Попечительский Совет освободить его от должности и ушел вглубь леса. Должность долгое время пустовала, а потом ее и вовсе упразднили - за ненадобностью тропинок. Поначалу некоторые граждане по привычке пытались разведать заросшие тропы, но те заросли необыкновенно острыми колючками, семена которых попали в лес, как установил один ученый, на подошвах одного туриста из-за океана. Никто по этому поводу особенно не переживал. Граждане перестали ходить в лес, а по выходным дням гуляли по реденькому парку с подстриженной травой, рядом с пляжем.
Через некоторое время Рома все забыли, и никто не вспоминал, что когда-то можно было пойти в Большой Лес и дойти до самого прохладного водопада, не разодрав в кровь ноги.
19 Мая 2000, Гонолулу
К оглавлению рассказовЗвук рояля замолк в комнатах, и последние осколки аккорда убежали на террасу, где они застыли в твердости холодных стекол, уступив неподвижный в ожидании застывший воздух жужжанию мух и дыханию сада за окном. Осень уже заявляла о себе созревшими яблоками и зябкими восходами, но еще не решалась проникнуть внутрь домов влажным холодящим ветром.
– Ты не умеешь играть, – сказала Полли и отпустила рукав пашиного пиджака, за который она потянула, чтобы привлечь внимание. Ее бледное лицо имело серьезный и разочарованный вид. В левой руке она держала свою куклу, которую тоже звали Полли, и которая так же, как и девочка, была бледна, пшеничнокудра и одета в светло-бежевое ситцевое платье. Полина всегда требовала, чтобы для куклы шили платья из той же ткани и такого же фасона, как и для нее самой, «чтобы Полли не обижалась». С куклой Полли расставалась только в исключительных случаях, и разговор с Павлом, конечно, не был одним из них.
– Ты не умеешь играть, – повторила Полли и обиженно перевела взгляд с дяди на силуэт яблонь и серое небо в окне.
– Но, – с улыбкой возразил Полл, – я играю в лучших салонах города, и некоторым господам нравится моя игра. Хотя от дам, конечно, куда реже услышишь комплимент...
Полл сидел, полуобернувшись, за роялем, и его кисти лежали на клавишах последнего аккорда, готовые снова ожить и унестись дальше, в миры романтиков и его собственного воображения. Павел думал, что, сделав свое важное замечание, Полли убежит еще быстрее звуков, но девочка стояла неподвижно, надув губы и разглядывая паркет. Тогда Полл повернулся на стуле, привлек Полину за плечи и усадил ее себе на колено.
– Ну, что случилось, крошка? – спросил он. – Если тебе не понравилась моя игра, то, право, ты первая дама, кто расстраивается по этому поводу.
– Твоя игра здесь не при чем, – отозвалась Полли.
– Но что тогда? – и он поцеловал племянницу в висок.
Павел знал, что Полли через минуту оттает и расскажет ему обо всем, что стряслось в ее мире. Он любил девочку, и ему нравилось выслушивать ее признания о страшных ветвях старой сирени во дворе, непонятных скрипах на чердаке или плохом капризном настроении ее куклы Полли. Полина звала его Полл и ты, чем приводила в недоумение всех взрослых, кроме самого Полла.
Полл был холостяк, и у него самого не было детей. Он часто приходил в гости к своему брату – поиграть на его великолепном рояле, поспорить о городском управлении (отец Полины был чиновником) и посидеть с Полли в детской, разбирая с ней игрушки или просто созерцая. Сегодня он готовился к выступлению и пришел в дом брата утром, когда никого, кроме Полли и ее няни, не было дома.
– Ты вчера уложил Полли спать... – начала девочка и снова замолкла.
Павел вспомнил, что прошлым вечером он действительно подобрал Полли, которую хозяйка забыла на полу, убежав смотреть новое платье, и уложил куклу спать. Полина была столь очарована своим новым нарядом, что во весь вечер не вспомнила о кукле и рано ушла спать со счастливой улыбкой не лице.
– Ах, да, извини! Я не должен был трогать Полли, – признался Павел.
– Да не в этом дело! Я разрешаю тебе играть с Полли, – заметила Полина, – но ведь ты уложил ее спать одетой, и было только пять часов!
Только теперь дядя оценил всю серьезность своего поступка. Уложить куклу спать одетой, конечно, было непростительной ошибкой. Правда, он не был внутренне уверен, что раздеть даму, да еще пользуясь ее беспомощным положением, было бы лучше. «Наверное, платье помялось,»– заключил он.
– Платье помялось, – продолжила Полли, – да еще из-за того, что она рано легла спать, Полли проснулась рано утром, проворочалась до восьми часов, стараясь уснуть, и вот опять в капризном настроении!
– Что же теперь делать? – озабоченно спросил Павел.
– Надо пойти с ней погулять в сад, – ответила Полина и спрыгнула с дядиного колена. – Пойдем? – она посмотрела в лицо Полла своими светло-зелеными глазами и вопросительно улыбнулась, в первый раз за это утро.
– Конечно, – согласился Полл.
Вставая со стула, он повернулся к роялю и опустил крышку на ряд черных и белых клавиш.
23 сентября 1999, Блумингтон, Индиана
К оглавлению рассказовЯркое солнце описывало круг по северному своду небосклона, наполняя январский воздух едва ощутимым запахом преющих летних трав. Ежик Захар вышел из эвкалиптового леса и уверенно зашагал в сторону Большого Барьерного Рифа. Он предусмотрительно старался держаться подальше от деревьев. Однажды на него уже упала с эвкалипта коала, заснувшая в процессе пережевывания листьев. Ежику было очень больно ... смотреть, как коала пытается своими короткими ручками вытащить иголки, засевшие глубоко в недосягаемой части тела. Вскоре лес кончился и Захар перестал поглядывать вверх и зашагал более уверенно. Он уже думал, что дойдет сегодня до пролива, но вдруг он почувствовал легкое дрожание земли. Дрожание усиливалось и вскоре на горизонте показались Беспечные Кенгуру. Их было много. Они буквально летели над землей, ритмично отталкиваясь от поверхности толстыми лапами. Ежик вдруг испытал необыкновенный прилив сил и тоже захотел лететь вот так над землей. Он побежал вперед, семеня своими слабыми ножками и стараясь подпрыгивать как можно выше. Кенгуру тем временем догнали его и бежали рядом. Захар воспарил духом и бежал наравне со всеми. Он взлетал в воздух, парил над широкими спинами кенгуру и весело смеялся, как маленький ребенок...
Когда пыль осела и топот затих вдали, он наконец позволил себе открыть глаза и спрятать иголки. Сердце учащенно билось и не давало дышать ровно. Солнце уже почти зашло за горизонт, наполнив воздух оттеками прореагировавшего метилового-оранжевого. "Рожденный ползать летать не может", - грустно подумал Захар и медленно побрел назад. Опять не судьба. Он пришел домой уже заполночь и усевшись на кровати стал рассматривать старые фотографии. На одной из них был изображен он сам на берегу теплого океана. Когда-нибудь он вернется туда. Даже если для этого ему придется научиться летать. Фотоальбом выпал из его рук. Ежик спал с тихой улыбкой на губах и ему снились волны, дельфины и белопарусные яхты. Лес тоже спал и лишь жуткая бескрылая птица киви бродила в темноте в поисках пищи. Завтра будет новый день.
САМОРОДОК: книга, которая спасет мир
http://samorodok.tripod.com
| О КНИГЕ | АССОЦИАЦИЯ ЧИТАТЕЛЕЙ | ДРУГИЕ САЙТЫ САМОРОДОК |